Когда красное становится черным - Страница 24

«Они жили в мире, где не было ничего, что они могли бы считать само собой разумеющимся. Ни веры, ни надежды, ни убежденности. Кроме его в ней и ее в нем.

После трудового дня в хлеву, позади кадровой школы, он иногда читал ей стихи на китайском, а потом на английском языке, или на грядке рисового поля, где их руки были перепачканы землей, в то время как из ветхого репродуктора раз за разом повторялись цитаты председателя Мао, а в воздухе над бесплодным полем парили черные вороны.

Они поняли, что культурная революция была национальной катастрофой, где каждый индивидуум был разломан на кусочки, «сгорел дотла», как сказано в революционном лозунге. Однако для них это было подобно возрождению из пепла.

Ян особенно любил стихотворение под названием «Ты и я», написанное в XIII веке поэтессой по имени Гуань Даошэн. Стихи были страстными, что не часто встретишь в классической китайской поэзии.

Сумасшедшие мы и отчаянны,
Горячи, словно жар от огня.
Две фигурки из глины гончарной,
Схожих так на тебя и меня.

Ты разрушь нас, гончар,
Вновь полей нас водою,
Преврати в мягкий глиняный ком.
Мы сольемся телами с тобою,
Два в одном, навсегда, два в одном».

После того как Пэйцинь очень эмоционально прочитала эту длинную цитату, она сказала:

– Но такая страсть в кадровой школе едва ли могла быть понятой. И что еще хуже, так это то, что эту страсть увидел один из руководителей школы, расценив это как бесстыдный вызов партии.

После этого было созвано собрание для показательной проработки. Ян стоял на временно сооруженном помосте и выслушивал слова осуждения, в которых говорилось, что он является отрицательным примером реакционных интеллектуалов, что он влюбился, противопоставив себя идеологическим реформам.

Участь Инь была немногим лучше: помимо строгого выговора по партийной линии, ей приказали стоять босой на помосте рядом с ним. На ней не было таблички, зато на ее шею повесили гирлянду связанных шнурками рваных ботинок, как знак позора, используемый веками, как предупреждение, что ею пользовались множество мужчин, именно столько, сколько на ней грязных ботинок.

Здесь приводится известная цитата председателя Мао, – продолжала Пэйцинь. – «В этом мире нет беспричинной любви или ненависти». Должно быть, в этом и кроется причина этих двух «черных элементов», слившихся друг с другом, сказали революционные критики. У них, должно быть, общая ненависть к культурной РЕВОЛЮЦИИ, заключили они.

Инь и Ян оставались непокорными, продолжая встречаться в любое время и в любом месте, где только возможно, несмотря на повторные предупреждения со стороны руководства кадровой школы.

Потом его поместили в «отдельную комнату» лишив тем самым всякого контакта с внешним миром и Инь. Ему приказали целыми днями писать исповеди и самокритику. Он отказался, заявляя, что нет ничего неправильного в том, что один человек любит другого. Прошла неделя, Яна отправили на весь день работать на рисовые поля, потом обратно заключили в изолятор, где он писал по вечерам.

Она также ужасно страдала. Половина ее головы была сбрита наголо. Это была специальная прическа, названная стрижкой Инь-Ян, применяемая к классовым врагам, – жестокая забава с использованием имен семьи. Она даже не заботилась о том, чтобы носить шляпу, просто расплачивалась за свою страсть ценой гордости.

Что еще хуже, ей не разрешалось видеть Яна. После рабочего дня она могла только прогуливаться одна вокруг хижины, в которой он содержался, надеясь поймать беглым взглядом его силуэт в окне. Она продолжала повторять строчки, которым он научил ее:

Ответь же, прекрасная звездная ночь,
лишь ты мне способна помочь.
Почему здесь стою на ветру и в мороз
в ожидании грез?
Не сейчас я потерян, а очень давно.
Мне уже все равно, мне уже все равно.

Вскоре Ян снова заболел. Из-за того, что руководство школы перестало обращать на него всякое внимание, ему было трудно получать правильное лечение. Фельдшер уверял, что серебряная игла для иглотерапии может излечить любую болезнь, потому что председатель Мао сказал, что традиционная китайская медицина может творить чудеса. Инь было отказано в посещении вплоть до последнего дня его жизни. Глядя на него, любой мог видеть, что он потерял всякую надежду. Тот день был очень холодный, а его руки в ее руках еще холоднее. Все его соседи по общежитию ушли из комнаты под разными предлогами, оставляя их двоих вместе. Держа ее руки, он оставался в сознании до конца, хоть и не мог говорить. Он умер в своей постели, на ее руках. Как в стихотворении, которое перевел Ян:

Если холодно тело как снег,
Если тело мое словно лед,
Лишь твое тепло мне вернет,
Жизнь вернет мне на целый век.

Спустя два года культурная революция завершилась. Кадровая школа была распущена. Инь снова вернулась в институт. Со знанием английского языка, которому ее научил Ян, ее взяли в институт преподавателем.

Что касается Яна, то официально было объявлено, что он умер своей смертью.

Он не был казнен или забит до смерти, как другие интеллектуалы, поэтому не было нужды выявлять обстоятельства его последних дней жизни. В те годы подобным образом умерли многие. Никто не беспокоился о нем. Ничего не было сделано для него и в первые несколько лет после культурной революции.

В начале восьмидесятых годов власти издали документ под названием «Поправки к кампании критики правых элементов в пятидесятых годах», в котором говорилось, что очернение огромного числа интеллектуалов было ошибкой, хотя «в это время были некоторые люди, вынашивающие злобные планы против правительства». В любом случае выжившие больше не считались правыми, поэтому в праздники они как ни в чем не бывало запускали фейерверки. Был снят фильм о тех правых, кому посчастливилось найти свою любовь во время осуждения, и кто каким-то чудом выжил и теперь должен принести себя в жертву ради построения социализма.